Советы вряд ли допустят какую-либо миссию по оказанию помощи

 

Покинувшие в 1919 году Россию сотрудники первой квакерской миссии полагали, что для Религиозного общества Друзей в нашей стране большое поле деятельности. Эти люди полюбили наш народ: два с половиной года среди крестьян в российской глубинке, в Бузулукском уезде, дали возможность англичанам и американцам понять душу русских. Глава Бузулукской Английской миссии Теодор Ригг писал в 1919: «Что касается нашей будущей работы в России, она будет осуществляться в направлении (а) борьбы с голодом, нехваткой лекарств, больничных принадлежностей и т. д., (b) работы по оказанию помощи миллионам беженцев, которые все ещё находятся вдали от своих домов». Летом 1920 года в Москву — по разрешению советских властей — с гуманитарным грузом прибыл манчестерский квакер Артур Уоттс. Детское питание и медикаменты для московских детей было закуплено в Англии на деньги квакеров и на пожертвования других благотворительных организаций. Распределение десятков тонн грузов, пускай и при содействии большевиков, — непосильная задача для одного. Грегори Уэлч, приехавший на помощь Уоттсу в июле, не получил разрешения на продление своей миссии. Он уехал в Лондон, где квакерский комитет помощи России  – 29 сентября 1920 года — обсуждал перспективы работы в Москве. В обсуждении участвовала и представитель американских квакеров Люси Биддл Льюис, мама Лидии Льюис, работавшей в составе первой миссии Общества Друзей в Бузулуке.

 

Люси Биддл Льюис участвовала в обсуждении планов квакерского комитета. Она выслушала с большим интересом Грегори Уэлча, приехавшего из России совсем недавно. Уэлч был осторожен с прогнозами, продемонстрировав мнение, отличное от мнения оставшегося в Москве Артура Уоттса: дескать, Артуру Уоттсу всё видится в розовом свете потому, что он коммунист, и что под его руководством все усилия квакеров будут истолковываться самими Советами как выражение симпатии советским методам. Важным моментом было то, что Артур Уоттс не говорил по-русски, а потому — уверял Уэлч — верит всему, что ему говорят, и сам того не видит, что большевики далеко ушли от заявленных идеалов. Уэлч настаивал, что большевики используют силу и принуждение для того, чтобы удержаться у власти, квакерам с ними не по пути. Все квакерские поставки распределяются только властями, которые не желают стороннего участия. Все надежды квакеров на то, что в личных контактах им удастся донести своё послание оказались тщетными. Им оставалось только отслеживать перемещение грузов, но и это настолько устроено так сложно, что на практике оказалось невозможным. Уэлч говорил, что ему не позволили оставаться, потому что он не коммунист, и он полагает, что «нужда там настолько колоссальная, что то, что можем сделать мы, будет едва ли больше, чем капля в море, а если власти заподозрят нас в пропаганде, нас немедленно выкинут». Всякие контакты с людьми, которые симпатизируют квакерам, с толстовцами и им подобными, будут рассматриваться, как пропаганда, поскольку такие люди — под подозрением.

 

Именно на этом собрании возникла идея передать через Уоттса Советскому правительству послание с изложением квакерских духовных целей, и посмотреть, будут ли они по-прежнему желать нашего присутствия. Присутствовавшие говорили, что если сделать так, то тогда уже будет невозможно обвинить квакеров в попытках ввести большевиков в заблуждение. После такого меморандума, полагали англичане, коммунисты в Москве станут воспринимать квакеров как тех, кто творит добро русским людям, а не тех, кто поддерживает какое-либо правительство или партию.

 

Квакерский метод принятия решений, к счастью, привёл к отказу от такого излишне наивного шага. Москва вскоре разрешила приезд квакереи из США Анны Хейнс. И только голод раскрыл двери квакерским миссиям в следующем году. Однако с осени 1920 года в столице РСФСР уже существовал квакерский офис.