Все теперешние наши трудности должны только раззадоривать нас

«Я считаю такой шаг с Вашей стороны немного неправильным» — деликатно отчитывает американских квакеров представитель советской власти, отвечающий за все иностранные организации помощи в Самарской губернии в марте 1923 года чекист М.М. Карклин. Что же случилось? И отчего так мягко?

Голод, разразившийся уже летом 1921 года был настолько страшен, что даже советская власть, для которой кровь людская как водица, испугалась. Большевики, не имея никаких запасов для кормления своего же населения, обобранного лютыми продразвёрстками, пустило в страну десятки иностранных организаций, предложивших помощь.

Американские и английские квакеры прибыли одни из первых: в сентябре 1921 года они уже развернули пункты питания, столовые в Бузулукском уезде Самарской области. Англичане обосновались в самом Бузулуке, американцы — чуть восточнее, в Сорочинском. Для иностранцев были созданы все условия: только накормите полмиллиона крестьян в уезде! И стали кормить, постепенно наращивая объёмы поставок продуктов из Европы и Америки. Летом 1922 года квакерские пайки получали около 410.000 человек, т.е. 84% населения уезда.

Вся работа велась под строгим контролем квакеров. Продукты доставлялись по железной дороге в Бузулук и Сорочинское, и там складировались. Уже оттуда по сёлам и деревням развозились мешки с мукой, банки с молоком, какао и рис — обеспечивались бесперебойной поставкой более чем 900 пит-пунктов.

Один из квакерских постов находился в Гамалеевке, селе неподалёку от Сорочинского. Там находились двое американцев: Эдвин Вейл (Edwin Vail) и Ханна Пикеринг (Hannah Pickering). Они должны были разъезжать по своему гамалеевскому району с проверками пит-пунктов, где пайки раздавались населению, и учреждений: детдомов и больниц, которые тоже обеспечивались питанием квакерами. В помощь Эдвину был дан и местный коммунист Нароцкий. В январе 1923 года они вдвоём приехали с инспекцией в Ново-Сергеевку. Вот что писал в своём дневнике американец:

«В пятницу я с Нароцким отправился в Ново-Сергиевку с инспекцией в детский дом, больницу и местный комитет Помгола. Заведующий больницы был на месте для того, чтобы получить моё письменное подтверждение о том, что там всё в порядке: он доложил, что больница полна, ни одной свободной койки. Я пошёл проверить, и увидел, что заполненность менее чем наполовину. Я отправился на встречу в местный комитет Помгола, но по пути меня остановил местный председатель волисполкома, который попросил нас зайти к нему в кабинет. Там он выдал нам письменное требование: прежде чем наносить визит в какое-либо учреждение, мы обязаны докладывать о своих планах ему. Нароцкий вступил в бурный спор — по своей собственной инициативе — который чуть не закончился его арестом, но местные всё же на такое не решились. Я покинул кабинет председателя, потребовав от него отозвать его собственное требование: «В противном случае я остановлю поставку продуктов в волость». Было ясно, что его требование было выдвинуто для того, чтобы отвлечь внимание от факта, что его подпись стояла под лживым отчётом больницы, и подтверждала лживость этого документа. Естественно было предположить, что он использовал продукты по своему собственному усмотрению в своих интересах. Позже я узнал, что под контролем председателя волисполкома были больница, комитет Помгола и детский дом. Вся наша работа проходит в такой обстановке. Понятно, что я доложил обо всём моим коллегам в Сорочинск».

В своём дневнике Эдвин Вейл пишет о круговой поруке местных начальников, которые пытались жульничать даже в условиях голода, не стыдясь украсть у иностранцев продукты, предназначенные для своих же крестьян

.

На инцидент тотчас же реагирует тот самый чекист Карклин, уполномоченный представитель при всех заграничных организациях помощи голодающим Самарской губернии. Стремясь защитить классово близких воров, он пишет американцам в Сорочинское:

«Американо-Квакерам.

20 марта 1923 г. Сорочинское.

За последнее время к нам поступает всё больше и больше жалоб со стороны Волисполкомов о непосредственном обращении и вмешательстве Ваших представителей во внутренние распоряжения Волисполкомов, которые организационно недопустимы. Последний случай дал повод мне обратиться к Вам с таким письмом, а именно в селе Ново-Сергиевка вследствие нежелательных толкований между представителями ОДК и членами Волисполкома повлекло за собой отказ в выдаче Вами продовольствия населению Ново-Сергиевской волости. Я считаю такой шаг с Вашей стороны немного неправильным, — нельзя наказывать население за то, что Вы не могли сговориться с Представителями Волисполкома. Надеюсь, что Вы согласитесь с моими выводами и дадите соответствующее распоряжение о восстановлении питания в Ново-Сергиевской волости.

С совершенным почтением. М. Карклин».

Дневники Эдвина Вейла очень интересны своими умозрительными заключениями и пониманием ситуации в России: всё-таки американец прожил в Сорочинском и Гамалеевке больше года. Он размышляет, пытаясь оправдать лукавых большевистских чиновников: «Что касается честности — в определённых обстоятельствах с ней могут быть проблемы, как и с моралью. Когда бедность перемалывает буквально всех, суровая необходимость берёт верх над общественными условностями. И потом, — эти люди прошли школу вранья и отговорок, столь необходимых для них в противостоянии помещикам, державшим их за рабов. Невозможно даже вообразить, насколько бедны местные власти. Для волости с населением 10.000 человек сбор денежного налога в сумме, эквивалентной пяти долларам, огромная проблема. Они даже окно в своей конторе или в детском доме застеклить не могут — не на что купить стекло. Я недавно был вынужден поверить, что им пришлось воровать наши продукты для того, чтобы купить бумагу, на которой они напишут нам же отчёт о питании».

Он снова оправдывается, и чуть позже записывает: «Отпуск пошёл мне на пользу. Комитеты Помгола теперь меня не так сильно волнуют. Я даже приветствую этих плутов как святых, и мне кажется, что это единственный способ подтолкнуть их на то, чтоб они работали. Я также подготовил несколько плакатов для того, чтобы повесить их в пунктах выдачи продуктов питания в каждой деревне. Я думаю, это нужно для того, чтобы крестьяне понимали, кто же такие квакеры, почему мы делаем эту работу. Текст мой такой: Продукты питания, которые вы получаете здесь — дар американского народа голодающим России. Они распределяются квакерами, Религиозным Обществом Друзей, с единственной целью — помочь страждущим, и тем самым реализовать на практике веру квакеров в братство всех людей».  

Эдвин, похоже, неисправимый оптимист. Он уверен: «Россия вскоре станет великой и мощной страной. Все теперешние наши трудности должны только раззадоривать нас». Он совсем не дурак, и иронизирует по поводу тех «иностранных экспертов», которые пробыв в Москве неделю-другую уже мнят себя знатоками России. Вместе с тем он очень чётко видит, что выбравшаяся из ужасных тисков голода Россия плевать хотела на международное мнение: «Я вижу, что недавний расстрел католического епископа [Буткевича]в Москве вызвал сильное возмущение во внешнем мире. А Российским правителям всё равно, что думает весь мир».

Эдвин Вейл уезжает из Москвы в январе 1924 года, хорошо понимая, куда движется Россия, какие перспективы у квакеров на дальнейшее сотрудничество с большевистскими властями: «Часто человека арестовывают, а он и не знает — за что. Все бывшие сотрудники АРА теперь находятся под подозрением или под страхом ареста, потому что полковник Хаскел поступил на работу в военно-информационное бюро армии США, и большевики теперь думают, что он оставил в Советской России широко разветвлённую шпионскую сеть. Один из наших переводчиков находится в заключении, потому что он один раз исполнил курьерское поручение от АРА». 

И ещё: «Нашу малярийную клинику в Бузулуке прикрыли, потому что руководитель лаборатории был арестован по надуманным обвинениям, выдвинутым по доносу его личного врага. Ему велели явиться в суд в Омск, куда он и отправился, несмотря на все наши попытки предотвратить такой разворот событий. Одна из наших сотрудниц последовала за ним, поскольку если мы потеряем его след, он может исчезнуть навсегда».

Навсегда, похоже, исчезла и память о сотнях тысяч спасённых русских. 

А бредни о шпионах живы и теперь.