Литвинов и квакеры. Его прощальное рукопожатие было сердечным.

Максим Литвинов был одним из наиболее важных советских чиновников, с кем сотрудничали квакеры, и чьим покровительством они порой пользовались. Долго живший в Британии большевик был женат на англичанке Айви Лоу, и после большевистского переворота Литвинов оставался в Лондоне. Почти весь 1918 год он выполнял роль представителя Советской республики в Англии, и в те годы он познакомился с квакерами, с Секретарём Квакерского комитета помощи жертвам войны Рут Фрай. Предположительно именно его участие сделало возможным переправку в 1918 году значительной суммы денег английским квакерским работникам, с 1916 года работавшим в Бузулуке. Он же выполнял и иные деликатные миссии, пока его не выслали из Британии в конце 1918 года: его сначала арестовали, а потом обменяли на арестованного в Москве Локкарта.

В начале 1920 года Литвинов успешно подписал в Копенгагене соглашение с англичанами об обмене пленными. Из Копенгагена он распорядился дать разрешение на въезд в Советскую Россию квакеру Хинману Бейкеру с 50 тоннами гуманитарной помощи детям, — после успешных переговоров с англичанами было решено сделать такой жест.

Именно к Литвинову обратились английские квакеры, просившие способствовать в деле получения разрешения на въезд в Москву Грегори Уэлча, некогда работавшего в России в квакерской миссии в 1917-1919. В конце июля 1920, по указанию Литвинова, Грегори Уэлча впускают в Москву — на подмогу уже находившемуся там квакеру Артуру Уоттсу. Сначала Уэлчу разрешают пробыть только до 4 августа, но потом срок пребывания увеличивают — до 24 августа. Уэлч уехал после месяца пребывания в Москве, и больше никогда уже не смог вернуться, хотя очень хотел.

После отъезда Уэлча английский квакер Артур Уоттс стал просить НКИД дать разрешение на въезд англичанам и американцам, квакерам, желающим помочь ему в распределении гуманитарной помощи по детским учреждениям Москвы. 14 апреля 1921 нарком Чичерин пишет Уоттсу, что если помощь «придёт через вас, т.е. через людей, которые в самом деле доказали свою полную отстранённость от политики, и если она и дальше будет проводиться и будет оказываться в том же духе, в каком она проводилась и оказывалась вами в течение последнего года, с нашей стороны не будет никаких помех и препятствий». Он заверяет англичанина, что у НКИД нет намерений ограничивать число просящих визу на въезд квакеров. И опять окончательное решение относительно въезда квакеров в РФСР остаётся за Литвиновым. Чичерин, начальник Максима Максимовича, пишет Уоттсу, что «в отношении каждого кандидата, назначенного вашей организацией для въезда, вам потребуется предоставить всю информацию полностью — мистеру Литвинову, представителю РСФСР в Эстонии. Решения о том, возможна ли выдача разрешения на въезд в Советскую Россию, будут приниматься по каждому человеку отдельно, на основании предоставленной нам информации».

Рут Фрай, с которой Литвинов познакомился в Лондоне, три раза ездила в Россию: в Москву, и потом — в Бузулук и Сорочинское. Первая поездка была в январе 1922 года, в разгар голода, и тогда она не смогла встретиться с Литвиновым в Москве. Во время второй поездки в 1923 году Рут Фрай встретилась с Литвиновым в тогдашнем здании НКИД на Кузнецком Мосту. Она пишет в дневнике: «Меня сопровождал до двери молодой человек из конторы Ландера (Карл Ландер, чекист, отвечавший за работу всех иностранных миссии помощи голодающим в России), мне не разрешили взять с собой никого из наших сотрудников, поскольку Литвинов распорядился, что он примет только меня одну. Он дружески пожурил меня за то, что я не нанесла ему визит в свой прошлый приезд в том году, сказав, что он бы обязательно встретился со мной, и напомнил о нашем знакомстве, состоявшемся ещё в Лондоне. Я попросила его быть откровенным и ответить мне на вопрос, хотят ли власти, чтобы мы продолжили свою работу помощи. Он сказал, что даже если голод побеждён но какая-то работа ещё осталась, то квакеры будут первыми востребованными для этого, поскольку власти всегда доверяли им. Конечно — сказал он — речь идёт не о его министерстве, нам следует обсудить это с Каменевым и Калининым. Литвинов сказал, что я могу процитировать им его слова о том, что лично он надеется, что мы останемся».

Рут Фрай воспользовалась случаем, и напомнила большевику Литвинову, что их работа основывается на религиозных убеждениях Друзей, и что квакеры не будут замалчивать этот факт. Она прямо сказала, что квакеры уедут, если им будут затыкать рты. Они верят в добрую волю и в право на общение людей разных наций. Литвинов услышал это.

Следующая, и последняя встреча Рут Фрай и Литвинова состоялась в третий её приезд, в январе 1925 года. Работа по борьбе с голодом в основном была свёрнута, но квакеры ещё оставались в Бузулуке и Сорочинском, Тоцком и Москве. Литвинов согласился уделить несколько минут Рут Фрай. Он расспросил англичанку о поездке, про Бузулук: «Он не знал, что мы что-то ещё делаем там. Я тогда спросила шутливо, что неужели у них нет никаких соглашений с Англией, и что, он предпочёл бы, чтобы мы уехали? Он отвечал, что, конечно, нет, и что он не держал нас за англичан — мы международные. Я спросила у него совета, что, по его мнению, была бы полезнее для России, если говорить о медицинской работе, и упомянула о нашем желании открыть в Москве центр, в котором могли бы встречаться люди интернациональных взглядов. Он отвечал, что это теперь не в его ведении, но он лично ничего бы не имел бы против такой идеи. Я спросила его, не хотел бы он быть квакером? Он отвечал: «Да, но вы никогда не примете большевика, вы будете полагать, что душа моя пропащая». Я сказала: «Наоборот, скорее большим вопросом будет — захотят ли они сами, чтобы большевик стал квакером». «Они могут рассматривать каждый случай индивидуально, но у вас же квакерство переходит по наследству». Я рассказала, что это не так, но последнее, чего бы мы желали, это сделать из кого-то квакера. Всё, что нас заботит, это то, что мы отстаиваем — дружба и любовь, и я верю, что мы поняли друг друга. Мне пора было уходить, и я ощутила его прощальное рукопожатие — оно было сердечным».

Эти истории личных встреч и взаимоотношений между видным большевиком и секретарём квакерского Комитет из Лондона очень интересны, потому что нет никаких сомнений в том, что последнее слово в вопросах визы и допуска, оставалось за ГПУ. Как справедливо писал уже в 1931 году оставшийся в СССР квакер Артур Уоттс: «Литвинов, а. точнее, его комиссариат лишь выдаёт визы (помимо дипломатических) как доверенное лицо силового ведомства».

В середине 1931 года Литвинову поступила советская докладная записка об отказе в выдаче визы директору квакерского центра в Москве Дорис Уайт, возвращавшейся в СССР из Англии из отпуска. В записке цитировались слова лондонского квакерского офиса: «Если советские власти уведомят нас, что им больше нежелательно присутствие Друзей в России, остаётся необходимость ликвидировать наш центр, для чего требуется, чтобы эта наша представительница пробыла там несколько недель».

Краткую визу дали, квакерский офис закрылся, никого из квакеров не арестовали, в истории отношений между квакерами и большевиками наступал длительный перерыв, и то, что эти отношения были бескровными есть, наверно, и большая заслуга Максима Литвинова.